И пришел мессия

Нечасто в последнее время нам удается стать очевидцами рождения мгновенной классики. Аналитики американской киноиндустрии оказались частично правы, спрогнозировав риски, на которые пойдет каждая крупная студия, одаривая режиссеров блокбастеров колоссальными бюджетами. То, что работало ранее, — в первую очередь чудесная махина Marvel, раскрутившая все свои производственные мощности, переживает кризис теперь. Зрители же красноречиво показывают, что пресыщение зрелищами наступило и они не готовы по умолчанию поддерживать каждого нового сорвиголову в трико, каким бы экзотичным ни был его ориджин. Поэтому когда первые очевидцы с благоговейным трепетом сравнили свой опыт проживания сиквела «Дюны» с тем, что наверняка чувствовали киноманы во время просмотра «Звездных войн» и «Властелина колец», это заявление поначалу воспринималось как громкое и преждевременное.
 
Далеко не вся публика разделяла восторги от просмотра первой части. Но Интернет молниеносно разнес благую весть — оказалось, Дени Вильнев в «Дюне» только строил свою монументальную песочницу, чтобы в сиквеле наиграться всласть. И это тот самый случай, когда вместе с мастером скрип песка на зубах, вой ветра в ушах, манящий золотыми искорками меланж, холодок по спине от повелительного тона Муад'Диба, смиренный ужас перед появлением Шаи-Хулуда и восторг от обманчивой красоты этого опасного мира все прочувствовали настолько, что единогласно отдали канадцу титул нового гения без «Оскара». Нолан не в накладе…

Сегодня по случаю премьеры «Дюны 2» на нашем сайте рассказываем, что делает этот фильм без преувеличения великим, как Вильнев раздвигает рамки киноязыка и создает образы настолько самодостаточные, что любой восстановит большую картину по деталям, как Тимоти Шаламе идеально выполняет свою задачу и почему так весело кататься на черве.
 
Мастер, который понял
 
Эпопея отца «Дюны» Фрэнка Герберта многими читателями считается неподъемной — некоторые даже обломали зубы, пытаясь охватить десятилетия священной войны фрименов и Харконненов на Арракисе, а затем и во всей Вселенной. Заложенные писателем в произведения идеи ужасов религиозного фундаментализма, экологической повестки, отношений человечества с технологиями, а главное — опасности следования за харизматичными лидерами, оказались не всеми поняты. Да и размах созданного автором мира со всеми его хитросплетениями и терминологией долгое время делал «Дюну» недоступной для тех мечтателей об экранизации, кто штурмовал этот Эверест. Другое дело, что ни Дэвид Линч, ни Джон Харрисон — те два режиссера, что поставили неудачные версии «Дюны», не были ею так уж увлечены.

Вильнев же не просто отдался истории со страстью фанбоя, он прочувствовал корневой замысел Герберта — нет верного выбора между тиранией гнилого и фашистского рода Харконненов и «очищающим джихадом» Пола Атрейдеса. В сиквеле все — от построения истории до визуальных метафор работает на эту мысль, а Вильнев с характерным для него перфекционизмом угождает строжайшему критику на земле — самому себе. Когда Пол мучается из-за видений своих будущих деяний, ведущих к тысячам жертв, мы слышим капли воды среди удушающих песков пустыни. Согласно вере фрименов, вода, самое священное вещество на планете, добывается в том числе из тел павших врагов и соратников. Легко представить, сколько такой «воды» утечет по вине причиняющего добро мессии.

Стихийную эволюцию в сиквеле претерпел и образ Леди Джессики в исполнении еще более загадочной и непроницаемой, чем в первой части, Ребекки Фергюсон. Мать будущего Лисан аль-Гаиба — уже не просто ключевая фигура в борьбе за власть, она сама складывает глобальный пазл этой войны по своему усмотрению. Если в начале фильма зрителя заставляют сочувствовать женщине, вынужденной пройти через ад, чтобы стать новой Преподобной Матерью, то к концу ни у кого не остается сомнений — эта манипуляторша утрет нос и Даме Шипов из «Игры престолов», и самому Солу Гудману во всех его авантюрах. Проводя своих героев через испытания, трагедии и кровопролитные битвы, Вильнев показывает не моральное превосходство, чего обычно ждешь в классических историях по типу «Тысячеликого героя», а уступки перед соблазнами и обстоятельствами. В этом и есть удача «Дюны» — сейчас людям чужероден любой вид эскапизма, в который они с удовольствием ударились бы еще пять лет назад. Дени показывает, что даже самые достойные из нас ломаются под гнетом великой миссии, и это послание своей бескомпромиссной прямотой и покоряет, и пугает.

Красивый аттракцион
 
Не останутся обделенными и те зрители, что гасят в квартире свет и закупаются попкорном (а также самыми большими плоскими экранами), чтобы увидеть несравненное по атмосфере и глубине погружения действо. От «Дюны» заботливой проработанности деталей и поражающих воображение сцен можно ждать на каждом уровне. Вот режиссер ведет зрителей за руку через скромный кочевой быт фрименов, а уже в следующем кадре катает вместе с Тимоти Шаламе на гигантском царе пустыни Шаи-Хулуде. Согласитесь, эти сцены будоражат больше остальных и дарят ощущение чистого адреналина, будто вы сами только сошли с Американских горок. В этом искреннем желании побаловать зрителей за сложные переживания в первой трети картины и заключается волшебство «Дюны». Мы вместе с Тимоти волнуемся перед первым прыжком на песчаного червя, буквально чувствуя накал страстей среди наблюдающих за испытанием фрименов. А затем ни у кого не остается сомнений в том, что прыжок реален — режиссер хотел, чтобы даже его мама поверила, будто они катали своих главных звезд на этой экстремальной версии «Убера». Для зрителей это восторг родом из детства!

Для воплощения своей мечты Вильнев как великий перфекционист создал презентацию в PowerPoint с полной логистикой и механикой движения червя. Не то чтобы это облегчило задачу супервайзеру по визуальным эффектам Полу Ламберту, получившему «Оскар» за работу над оригиналом. Но вскоре специальная команда, названная Worm Unit, придумала, как воплотить в жизнь эпизод, описание которого опустил даже сам Герберт. Для этого группа построила реплику реального песчаного бархана в ОАЭ, по которому бегал и в зыбучую пасть которой проваливался дублер Тимоти. Далее специалисты по визуалу добавляли аэрофотосъемку, чтобы создавалось ощущение головокружительной высоты, и, конечного, сам живой транспорт. Между тем Шаламе, Зендея и другие актеры проходили «Школу пустынных наездников Дени Вильнева» — учились правильной постановке на теле червя и аутентичному положению управляющих специальными крюками-поводьями рук. Недаром метафорой обретения уверенности для Пола стала его твердо вставшая на спину Шаи-Хулуда пятка.

Это сочетание внушительного и интимного, оглушительно гремящего и немого, устрашающе массового и личного лучше всяких диалогов рассказывает историю пророка с Арракиса и его выбора столь опустошающего пути. Излюбленный прием оператора Вильнева Грега Фрейзера — кадры с высоты, например, когда мы видим, как море послушников, слепо верящих в своего Махди, безропотно расступаются перед драматически изменившимся Полом. До мурашек пробирает и бассейн слез, как назвала водохранилище фрименов Фергюсон. Все это монументальное великолепие Фрейзер умудряется показывать неспешно проступающим из темноты, когда зритель не до конца осознает границы увиденного. Этот прием особенно выигрышен в финале, когда фримены являются на бой на таких огромных червях, что человеческое сознание не способно охватить весь этот масштаб.
 
Страха нет, границ нет
 
Вильнев признался, что не любит в кино диалоги. В своем стремлении показывать, а не рассказывать, он достиг такого мастерства, которое успокаивает страхи даже наименее стрессоустойчивых голливудских продюсеров. Иначе невозможно объяснить, как режиссеру и оператору дали зеленый свет на съемку планеты Гейди Прайм, родного дома Харконненов, в инфракрасном спектре. Правда, Вильнев поначалу хотел остановиться на более простом черно-белом решении, но Фрейзер подбил его на риски с инфракрасными камерами, после съемок на которые цвет было бы достать уже неоткуда. Зато команда добилась инфернального, полупрозрачного свечения кожи, пугающего своей траурностью фейерверка и в целом образа всей жизни на планете в виде негатива. Так они подчеркнули неестественность этого фашистского режима, а дебютировавший во всей своей психопатии и жестокости на-барон Фейд-Раута только утвердил в желании как можно скорее это место покинуть.

Аналогичные на первый взгляд не берущиеся, но оттого и самые увлекательные вызовы стояли и перед другими участниками съемочной группы. Какой разговор о «Дюне» может вестись без упоминания ее величественной музыки? Композитор Ханс Циммер создал не просто саундтрек, а голос пустыни. Когда он отправлял своих музыкантов по домам с задачей придумать звук ветра, флейтисты подмешивали гласные в извлекаемый плач инструмента. Саунд-дизайнеры тем временем зарывали микрофон в песок, дабы усилить стук колотушек, призывающих червей, а обладательница самого пронзительного в «Дюне» голоса, вокалистка Луара Котлер, пела сольную партию так мощно и проникновенно, что можно без всяких приказов Бене Гессерит заложить свой дом.

Весь цвет молодого Голливуда
 
Любого из перечисленных сложных экспериментов с музыкой и визуалом с головой хватило бы для блокбастера средней руки. А уж поставив такой адреналиновый трюк, как поездку на черве, большинство команд точно успокоились бы — рекламная кампания, считай, выиграна. Но Вильнев доводит перфекционизм до абсолюта, даже на незначительные роли приглашая топовых актеров. Тимоти Шаламе, чуть было не угодивший под проклятие очаровательного юноши с томным взглядом и кудрями, в своей интерпретации попадает в самые уязвимые места. Сложно себе представить, что этот идеалист из первой части одной пластикой тела, походкой, блеском глаз человека, почувствовавшего вкус будущих завоеваний, выдаст в себе почти гамлетовское безумие. Если кто-то сомневался в том, что Тимоти способен не только на задумчивые взгляды вдаль (мы с этими людьми категорически не согласны), Вильнев дарит повод увидеть в его исполнении все грани нарастающей мании величия, мастер-класс по которым демонстрировала еще белокурая драконья наездница в аналогичном сюжете.

А есть еще и заглянувшая на пару сцен Флоренс Пью в самой изящной кольчуге на свете, и породивший тысячи мемов Хавьер Бардем, герой которого так печально узнаваем в своей слепой вере и полном отказе от критического мышления, и перетерпевший часы мучительного грима, а затем невозможность сходить в туалет Стеллан Скарсгард, и шикарная как на экране, так и на каждой красной дорожке Зендея в футуристичных нарядах. Но, пожалуй, ближе остальных к попытке украсть у Шаламе внимание аудитории подобрался Остин Батлер. Если кто-то сомневался и в этом молодом даровании, у актера изобильный на масштабные проекты год — только мы увидели его пикирующем на истребителе времен Второй мировой войны, как тут же он отчаянно паясничает, пускается во все тяжкие в своих закулисных БДСМ-практиках и, не дрогнув ни единым мускулом на безбровом лице, разрывает соперников в клочья.

Если есть в кинематографе последнего десятилетия что-то совершенное, то это, определенно, «Дюна» Дени Вильнева. Бесконечно красивое и такое же грустное зрелище-предупреждение о неизбежности судьбы, о том, как даже сильные личности ломаются из-за своего извращенного видения всеобщего блага, о разрушительности любой доминирующей силы дарит широчайшую палитру эмоций. Как и «Оппенгеймер», фильм попадает в дух времени, тонко улавливая наши страхи и подпитывая надежды. Ему для этого даже не нужно тестировать ядерную бомбу — достаточно лишь одного упоминания об атомном арсенале Атрейдесов. Наконец, это щедрый подарок, на который способно только кино, — яркий аттракцион, дающий редкую смесь восторга и ужаса. В итоге «Дюна» похожа на свой главный макгаффин — меланж. Для каждого она имеет свой вкус, но одинаково сводит с ума всех.